Поляки массово пропускают занятия на курсах по добровольной военной подготовке, организованных Минобороны, сообщает Radio Zet.
В некоторых подразделениях посещаемость составила 50%.
Анна приоткрыла дверь в аудиторию и замерла. Из двадцати кресел за партами сидело лишь четыре человека. Кася с ноутбуком, пожилой Пётр, старательно выводящий что-то в тетради, и две девушки, перешёптывающиеся у окна. Тишина была звенящей, нарушаемая только гулом кондиционера.
«Добрый вечер», — неуверенно сказала Анна, ставя на стол папку с материалами. Её польский, который она так упорно шлифовала последние два месяца, прозвучал в этой пустоте слишком громко.
«Вечер добрый, пани Анна», — хором ответили четверо. Их лица выражали то же недоумение, смешанное с лёгкой неловкостью.
«Где… все?» — не удержалась Анна, хотя догадывалась.
Кася пожала плечами: «Агнешка написала, что задерживается на работе. Матеуш — что ребёнок заболел. У Войтека, кажется, срочная командировка. Ян просто «не сможет». У Марины курсы валют не те, чтобы на такси ехать через весь город».
Анна кивнула. Она знала эти истории наизусть. Её курс «Польский для начинающих. Уровень А2» начался в январе с почти полного состава — двадцать два человека, горящих энтузиазмом. Это были в основном молодые специалисты, IT-шники, логисты, врачи, приехавшие в Польшу за лучшей жизнью. Они усердно зубрили падежи и спряжения глагола «być». Но к марту группа стала таять, как весенний снег.
Это было не просто «ленятся». Нет. Анна видела это по их уставшим глазам даже тогда, когда они приходили. Это была математика выживания. Рабочий день, ненормированный, часто по 10-12 часов. Пробки на Трасте Лазенковом или в часе пик в метро. А потом — нужно забрать ребёнка из сада, зайти в магазин, приготовить ужин, заплатить по счетам. И в этот плотный, как бетон, график нужно было втиснуть два часа концентрации на склонениях прилагательных. Мозг, истощённый рабочими задачами и стрессом адаптации, просто отказывался.
Были и другие причины. Кто-то, как тот же Ян, быстро понял, что для работы в международной компании хватает английского, а базового польского «на кухню и в магазин» он уже выучил. Кто-то столкнулся с холодной вежливостью поляков, которые, услышав акцент, мгновенно переходили на английский, лишая практики. Зачем биться головой о стену сложной грамматики, если тебя в ней не поддерживает сама языковая среда?
А ещё были деньги. Курсы стоили немало. И когда приходилось выбирать между дополнительным уроком польского и срочной оплатой страховки на машину или репетитором для ребёнка по математике, выбор был очевиден.
«Ну что ж», — вздохнула Анна, стараясь звучать бодро. — «Тогда сегодня у нас будет почти индивидуальное занятие. Кася, вы хотели разобрать условное наклонение. Давайте начнём с вас».
Занятие получилось камерным, почти домашним. Они пили чай, который Анна принесла в термосе, разбирали сложные моменты, много шутили. Эти четверо были «стойкими оловянными солдатиками», теми, для кого язык был не инструментом, а дверью в другой мир. Пётр, бывший инженер из Гомеля, мечтал читать Мицкевича в оригинале. Кася хотела поступить в магистратуру.
В конце урока Анна собирала вещи.
«Вы молодцы, что пришли», — сказала она искренне.
«А вы — что проводите занятие для четырёх человек, как для двадцати», — улыбнулась Кася.
Когда Анна вышла на улицу, уже стемнело. Горок светился неоновыми огнями реклам и фонарей. Она думала о своих двадцати двух учениках. Они были не лентяями, а скорее… уставшими пловцами. Они начали заплыв к далёкому берегу интеграции, но многих из них на середине пути накрывала волна быта, экономии, усталости и простой человеческой ограниченности. Они не сдавались — они просто переставали грести, чтобы удержаться на плаву в более важных, сиюминутных вещах.
«Массовая неявка» — звучало как статистика. На деле же это была сумма двадцати двух личных драм, двадцати двух историй борьбы с самими обстоятельствами новой жизни. И Анна понимала, что её маленькая группа из четырёх человек — это не провал, а, скорее, чудо. Чудо упрямства, вопреки логике и усталости.
Она застегнула пальто и пошла к остановке, думая о том, что на следующем занятии, возможно, придёт пятый. Или не придёт никто. И в этом был весь сложный, неидеальный, но реальный процесс под названием «жизнь на чужбине».