Чернобыль: страшные воспоминания медсестры МСЧ

В ночь 23 мая 1986 в 2 ч 15 мин произошел второй пожар на Чернобыльской АЭС — в кабельных трассах 4-го энергоблока, где уровень радиации достигал более 200 рентген в час. В течение многих лет по распоряжению высшего руководства СССР информация об этом пожаре и ее ликвидации была засекречена. В медпункте на АБК-1 ЧАЭС в ту ночь дежурила медсестра МСЧ № 126 Джулай Людмила Васильевна. Через 35 лет наши музейщики нашли Людмилу Васильевну и расспросили ее о событиях той ночи, также она рассказала и о событиях утра 26 апреля 1986, развернувшихся в Припятской МСЧ №126, куда привозили облученных пожарных и атомщиков. Уверены, вам будут интересны волнующие воспоминания Джулай Людмилы Васильевны.

Работать в Припять я приехала в 1971 году. Город в то время ещё только начинали возводить – дом, в котором мне со временем выделили квартиру, был третьим из построенных. Медпомощь строителям, будущим работникам АЭС и членам их семей оказывали тогда в местной амбулатории, которую возглавлял врач-хирург Александр Михайлович Поспелов. В ней я вначале трудилась фельдшером неотложной помощи, а когда численность населения Припяти возросла и появилась своя служба скорой помощи – продолжила роботу там.

В 1974 году в городе создали медико-санитарную часть №126. Её возглавил Борис Владимирович Долгов. Впоследствии на этой должности его сменил Виталий Александрович Леоненко. Он руководил нашей медсанчастью на момент Чернобыльской аварии…

С открытием в Припяти поликлиники я стала в ней первой цеховой медицинской сестрой. Наша служба следила за состоянием здоровья работников АЭС, участвовала в подборе кадров для станции. Отбор был очень жестким, но по честному – мы старались, чтобы на станции работали здоровые люди. В нашей МСЧ-126 сложился очень хороший, высокопрофессиональный коллектив. Жители Припяти нас уважали, к нам охотно шла работать молодёжь. Ей уделяли много внимания – за каждым начинающим врачом или медсестрой закрепляли наставника, регулярно проводились конкурсы «Лучший по профессии», обмен опытом работы.

В 1975 г. я перешла работать медсестрой в кабинет психиатра-нарколога. На этой должности меня и застала Чернобыльская авария… 26 апреля 1986 г. где-то в половине шестого утра мне позвонила по телефону мама одноклассника моего сына и сказала, что на станции что-то случилось. Она предполагала, что мне уже что-то известно об этом, но для меня такая новость стала громом среди ясного неба. Я тут же позвонила на станцию скорой помощи – там точно знали обо всех происшествиях. Трубку поднял один из водителей, который в ответ на мой вопрос ответил: «А ты что, ещё дома? Давай немедленно сюда!». Я быстро оделась, причём почему-то в новый белый костюм, который приготовила на первомайские праздники, и почти бегом помчалась в медсанчасть.

Там мне поручили подключиться к работе по оказанию помощи пострадавшим на АЭС. Их на каждую медсестру приходилось по 6 человек. За мною закрепили 3 палаты, в каждой из которых лежали по 2 человека. Среди них были не только мужчины, но и 2 женщины – Клавдия Ивановна Лузганова и Екатерина Александровна Иваненко. Они работали во вневедомственной охране и в ту ночь находились на постах рядом со станцией, там и подверглись облучению. К сожалению, обе они, как и двое мужчин-пострадавших (их фамилии я, увы, уже не помню), за которыми я тогда ухаживала, впоследствии умерли в московской 6-й клинической больнице.

В соседней с моими палатами — в 6-тиместной — лежал Володя Правик – сын моих друзей. Он вырос у меня на глазах. С его мамой Наталией Ивановной мы в своё время вместе работали в Чернобыльской районной больнице, дружили семьями. А в другой палате находились наш доктор Валентин Петрович Белоконь и водитель скорой помощи Анатолий Гумаров. Это их бригада первой выехала на АЭС. Видеть страдания всех этих людей было очень больно. Тем более, что со многими из них – и с пожарными, и с работниками станции – мы, медики, были знакомы ещё задолго до аварии, знали их жён, детей.

У одного из этих ребят начался лучевой психоз – он стал крайне активным, испытывал сильнейший эмоциональный и физический подъём, куда-то рвался, звал какую-то Олю. Его было невозможно удержать на месте, и соседи по палате зафиксировали этого парня простынями на кровати. Так как я имела опыт работы с пациентами с расстройствами психики, то ребята позвали меня на помощь: «Люда, что нам делать?». Только я было начала с ним разговаривать, как он рванулся с такой силой, что порвал простыни, оттолкнул меня далеко от своей кровати, и стал нещадно материться. К счастью, в конце концов, он меня всё же узнал (мы были знакомы ещё до аварии), и мне удалось его успокоить. Уже после лечения в Москве этот парень разыскал меня и попросил прощения за своё поведение. Я у него уточнила: «А ты разве что-то помнишь?». «Нет, — отвечает, — но ребята мне рассказывали». Говорю ему: «Так что ж ты просишь прощения? Мало ли что тебе наговорили»…

Где-то часа через 3-4 после начала лечения многим пострадавшим стало легче. Нас когда-то так и учили: со временем начнётся второй – скрытый — период лучевой болезни. Несколько ребят стали настойчиво просить возвратить им одежду и отпустить из больницы. «А не отдадите во что переодеться, — говорят, — завернёмся в простыни и уйдём без разрешения». Мне стоило немалых усилий уговорить их оставаться в палатах.

Уже под вечер, когда медперсонал МСЧ стал разносить по квартирам припятчан йодистые препараты, дали такую таблетку и мне. А до этого я 12 часов работала с облучёнными пациентами без йодопрофилактики. Через час-два после этого мне поручили подготовить список поступивших на лечение и отвезти его в исполком, где уже работала Правительственная комиссия. В здании исполкома оказалось полно людей. Всех местных руководителей я знала, а тут увидела много незнакомых лиц. Отдала список одному из членов комиссии и поспешила домой, где меня ждал 16-летний сын и мои родители, которые жили вместе с нами. Я была полностью обессилена и уснула в кресле, не добравшись до постели.

Ночью в Москву отправили первую группу пострадавших. Её сопровождала заведующая родильным отделением Редько Марина Николаевна, цеховой врач-терапевт Гученко Гурий Николаевич и участковая медицинская сестра Шрамук Галина Михайловна. Увы, всех их уже нет в живых.

А потом была эвакуация. Я устроила сына и родителей у знакомых в Киеве, а сама возвратилась работать в нашу медико-санитарную часть, которая в то время размещалась в пионерлагере ЧАЭС «Сказочный» рядом с селом Иловница Чернобыльского района. Мне поручили дежурить в медпункте, который находился в помещении административно-бытового корпуса (АБК) №1 станции. Туда нас возили бронетранспортёром. В мае я отработала 8 смен по 12 часов. Во время одной из них – в ночь с 22 на 23 мая – на станции снова произошёл пожар. Вначале никакого оповещения о нём не было. Среди ночи я услышала какой-то шум на улице (это было в 2-3 часа) и, выйдя из помещения, увидела, что вся площадка перед АБК-1 заставлена пожарными машинами. Мне показалось, что их не меньше 70-80. Спросила у пробегавшего мимо пожарного: «Что случилось?». В ответ он крикнул только одно слово: «Кабеля!». Я ничего не поняла и поспешила в бункер, где находился дежурный по станции. Там мне сказали, что горят кабельные линии между 3-м и 4-м блоком. Я тут же доложила об этом своему руководителю, который находился в пионерлагере. Там подготовились к приёму пострадавших. Уже после этого телефонного разговора в нашем медпункте включился громкоговоритель, и прозвучало объявление о пожаре. Помню, что в нём сообщили: «Уровни радиации в зоне пожара – до 200 рентген».

Вскоре нам поступила команда выдать пожарным препарат Б-190. Этот средство для предупреждения лучевого поражения, которое надо принимать перед входом в зону радиации. Наш медпункт заполнился пожарными. В своих защитных костюмах они казались мне огромными. Препарат Б-190 подлежал строгому учёту и последующему списанию, поэтому его выдачу надо было фиксировать в специальном журнале пофамильно с личной подписью получившего. Человек 180 я записала, а дальше прекратила это делать – не успевала.

А тут ещё с места тушения пожара прибежали за носилками. Оказалось, что один из пожарных упал в какой-то проём глубиной 2 м и повредил ногу – его надо было срочно вынести к машине скорой помощи. Носилки я им выдала, но и сама побежала за пожарными — как же в такой ситуации без меня? Пострадавший находился в сознании, но у него была травмирована нога. К счастью, ему вовремя оказали медицинскую помощь, и он остался жив…

Работая в медпункте станции, я однажды побывала в своей припятской квартире. Забрала только документы — разрешения на вывоз вещей тогда ещё не давали, да и что бы я одна вынесла с 13-го этажа? А в следующий раз оказалась там уже осенью 1986 года, когда в городе проводили дезактивацию. У меня до аварии была большая библиотека, но в тот мой приход в квартиру её на месте не оказалось – видимо книги выкинули. Только в комнате сына на столе лежала какая-то развёрнутая книга, а на спинке дивана – 4 фотографии с видами центральной площади Припяти. Посмотрела на обложку книги – Юрий Бедзик «Прощаясь навсегда». Видимо у кого-то из ликвидаторов, работавших в нашей квартире, оказалась тонкая душа, он заметил символичность названия этой книги и оставил бывшим хозяевам такое вот послание. Сейчас эта книга хранится у меня дома…

Через 30 лет после аварии я по приглашению журналиста одного из телеканалов снова побывала в Припяти. Во время этой поездки не удержалась и зашла в здание нашей медико-санитарной части. Можете представить моё удивление, когда зайдя в помещение кабинета, в котором когда-то работала, обнаружила в шкафу свои новые туфли, оставленные там вечером 26 апреля 1986 г. Я тогда так торопилась в исполком, что ушла с работы в сменных шлёпанцах, о туфлях даже не вспомнила…

В Зоне отчуждения я проработала вахтовым методом до марта 1994 года, пока однажды во время дежурства не потеряла сознание. Из Чернобыля меня привезли в радиологический центр, который находился в Пуще Водице. Там после обследования и лечения получила группу инвалидности. Находясь на пенсии, стала участвовать в работе общественных организаций. Когда в соседней с моим домом школе стали организовывать Чернобыльский музей, я помогла, чем могла, в его создании. Для нас, участников тех событий, очень важно, чтобы молодёжь знала об уроках чернобыльской трагедии. Такое не должно повториться! Спасибо всем, кто помогает сохранять память о нашем городе и героях-ликвидаторах!»